Ёлочка

[nikavvv]

( найдено в жж rjukk )


Тётя Соня, наша соседка этажом ниже, не имела родных.
Родной был только сын. Лёша.
К нам она заходила часто и непринужденно, но обладала одним хорошим свойством : всегда уходила вовремя.
Но любили мы её не только за это. А за то, что она никогда не жаловалась на свою жизнь, она всегда, из самых тупиковых ситуаций пыталась найти выход.
Муж у неё погиб во Вторую мировую, молодые любовники- в Первую. После них остался дитя любви - Лёша.
Подождите деточки, подождите!- говорила она, поправляя ситцевый передник, и вытирая об него руки, как будто они у неё испачканы.
-Давайте сядем , покумекаем… И в конечном счёте никто вас не убивает!- она снимала очки и внимательно щурилась в наши лица.
Может в те года у нас не было больших денег, но и не было больших проблем. А может её взгляд делал чудеса? Или нам так казалось?

На седьмое ноября , вместе с грохочущими по Красной площади танками, она приходила с большим куском рыбного пирога.
Мы накладывали ей салат оливье из зелёного горошка, отварной картошки, солёных огурцов и докторской колбасы, хорошо сдобренный несколькими баночками майонеза, который получили в продуктовом наборе на заводе.
С улицы глухо доносились песни: «… и Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди …»
Она выпивала пол стопочки «Столичной» и съедала несколько ложек салата.
А на вопрос:- Что ж не взяли к нам Лёшу? Отмахивалась:- Ему уже хватит…- разглаживая ситцевый передник на коленях, добавляла, глядя в окно:- Спасибо соседи дорогие за угощеня, мне пора. Сейчас Лёша придёт с демонстрации. А то завтра ему на линию выходить.
Мы знали- Лёша не придёт, а приползёт. На автопилоте…
И всегда провожали тётю Соню до двери, нахваливая её пирог.

Лёша работал на троллейбусе под первым номером и очень гордился своим маршрутом, проходящим по Невскому проспекту.
Но ни эта работа, ни тётя Соня, ни мы, не могли удержать его от пагубного пристрастия. Три рубля шестьдесят две копейки он всегда находил.
Прятал бутылки виртуозно. Спрятать в туалетном бачке? Детский лепет! В мусорное ведро? Ты что, с ума спрыгнул!
Вечером, он, под бдительным оком своей мамы, выпивал рюмочку под жареную картошечку и ложился спать, а через час «бодрый и весёлый» вставал и задумчиво курил на кухне.
Бутылка у него была спрятана под подушкой. Он пил лёжа, накрывшись одеялом. Осторожно присосавшись к горлышку, как к соске. Удовольствие не для слабонервных!

Перед Новым годом тётя Соня позвонила по телефону и как- то торжественно попросила зайти за пирогом.
Мы недоумевали- она всегда приносила его сама. Случилось что важное, решили мы и спустились с четвёртого на третий этаж.
Нас встретила тётя Соня. Её очки сверкали радостью. Пахло, как в детстве: апельсинами, хвоёй и пирогами.
- А Лёшенька ёлку купил!- глаза её светились. К стене была приставлена небольшая ёлочка. Она была не закреплена и завалилась влево, к эрзац печке, но на верхушке уже была одета рубиновая звезда, сделанная из стеклянных тонких трубочек. Никаких игрушек больше не было.
- Скоро придёт Лёша… А звёздочка у меня была,- пояснила Тётя Соня, осторожно дотрагиваясь до иголок, словно не веря, что это настоящая ёлка .
- И он обещал нарядить ёлочку, а игрушки, ещё довоенные, там, на антресолях, - Увидев наши недоумённые взгляды, кивнула она на высоту трёх с половиной метров, и подслеповато улыбнулась.
Но от помощи отказалась:- Лёша обещал! И сегодня он выпивает в последний раз! С нового года - ни капли!!! Он же меня любит!
Мы искренне порадовались за неё. Запах хвои, апельсинов, довоенные игрушки на ёлке. Пусть снова почувствует себя молодой!

После Нового года нас замучил быт, работа, да и стояние в магазинных очередях отнимало много времени.
Тётя Соня позвонила и попросила спуститься только в начале марта, и как-то нерешительно попросила зайти.
-Ребята, а какой пирог вы хотите на Восьмое марта?- спросила она с порога. И добавила:- Ой, раз зашли, помогите выкинуть эту ёлку!
Мы зашли в комнату. К кафелю эрзац печки, наклонившись влево, ощетинилась голыми ветками, елка без иголок, без игрушек.
На верхушке горела рубиновым светом одинокая звезда.

Она умерла недавно. Ей было 96 лет. Лёша пережил её на несколько месяцев.
Его нашли на кладбище, на могиле матери, на скамеечке. Рядом стояла початая бутылка «Русской». Он её любил.

А я всё вспоминаю почему- то ёлку, без иголок. С одинокой звездой…

Нина Валерьевна осторожно шагнула из душного помещения почтового отделения, набитого, как всегда пенсионерами, на искрящийся от скупого декабрьского солнца снег. Мелкими глотками проглотила небольшую порцию свежего, холодного воздуха с примесью малюсеньких снежинок и прислушалась к своему сердцу.
«Вроде нечего, дойду»,- подумала она и осторожно, маленькими шажочками пошла домой, прикрывая тёплое дыхание шерстяной варежкой. От колючего ветра шерстяная варежка спасала только горло, а не руки. Но болеть ей нельзя, никак нельзя. Еле донесла тяжёлую посылку до почты. Сигареты, чай, копчёную колбасу, большой шмат сала, большой кулёк конфет и сухарики с печеньем. Скоро ведь Новый год, а шерстяные носки, связанные из собачей шерсти, будут ему Рождественским подарком! Ведь им же там так трудно!
Через месяц уже следующую, восьмикилограммовую ношу нести на почту, а ведь как сало подорожало на рынке! – покачала от расстройства головой.
Цены бешено взлетели ввысь после непонятной реформы от толстого министра со свинячими глазками. Да и её любимый Павел Глоба, обещал пять лет назад, с экрана телевизора «подьём России с колен» именно с этого года. Кому верить?
Приостановилась, доставая из опустевшего кошелька, пластмассовую упаковку с таблетками. Кинув маленькую, жёлтую таблетку в рот, подумала: « Ну вот, сейчас идти станет лучше, идти станет веселее. А то, что кошелёк пустой, так скоро должна быть пенсия. Дома и макароны в заначке есть и вчера пакет молока с сушками купила, так что всё хорошо.»
Пошла дальше, думая о сыне, отворачиваясь от колючего снега, норовившего всё время уколоть в лицо.
Сын в письме говорил, что посылка в камере делится между всеми, всё общее.
Жаль, что к Новому году, 1999 по счёту, от Рождества Христова, посылка опоздает. В прошлом году Коленька рассказывал ей в письме, что они тортики делают из хлеба, сгущёнки и перетёртого печенья. Просто ужас…Она тогда послала ему дорогих конфет. А в этом году деликатесов не просил, но тщательно и подробно перечислял, сколько чего можно и когда. А деликатесов послать она и не могла. Только самое необходимое. Да он и сам просил: «…Мамуля, лучше побольше сала ». Что могла, собрала, только уж очень тяжело тащить такую тяжесть на почту, сил нету.
А может и к лучшему? Эта его отсидка? Там негде достать эту «дурь». И Коленьку вылечат от этой пагубной болезни? По - ночам не будет пахнуть из кухни, каким - то ацетоном. И по утрам она не будет находить чёрные, засмоленные ложки. А телевизор и швейная машинка? Да Бог с ними! Дело наживное! Выйдет оттуда, устроится на работу и можно будет купить новые, даже лучше старых! Коля обещал!
Вот только старую мамину икону жаль. Очень жаль!
Вспомнила икону, и промокнула непрошеную слезинку варежкой.
Сама себя тут же отругала: «Какая сентиментальная стала, чуть что - слёзы. Старею...» Потихонечку побрела дальше.
«Трамваев в городе всё меньше. Зато как много в городе стало ломбардов. Раньше такого не было. Все что- то скупают, продают, вернее перепродают.»
Решила зайти, раз уж проходит мимо, погреться и немного перевести дух. Изнутри приятно пахнуло теплом и запахом старых книг. Продавец мельком взглянул на её пустые руки, равнодушно зевнул. Подошла к антикварному отделу, где были выставлены несколько икон. Остановилась у прилавка, хотела опереться немного об витрину, но, увидев табличку «Стекло руками не трогать», испуганно отдёрнула руку.
«Одна икона очень похожа на мамину, точь в точь!» - близоруко прищурилась Нина Валерьевна, но очки не стала надевать.
«Смотри, не смотри, денег всё равно нет», - успокоила она себя. «Да и цена наверное заоблачная.»
Позади неё толкались три кавказца. «Армяне», - определила она и непроизвольно прижала в кармане пустой кошелёк.
Элегантно одетые. Один старый, седой, с хорошо постриженными холёными усами, в длинном бежевом кашемировом пальто и двое помоложе, в дорогих дублёнках. Негромко говорили что-то по-своему.
«Золото скупают»,- неприязненно подумала она про них, не отводя глаз от иконы, а правую руку от кармана с кошельком. «Хоть и пустой, а жаль будет, если стащат». Вздохнула, перекрестилась на икону и вышла на студёную улицу, подставив лицо ледяному ветру, лишь колокольчик звякнул в прощание. Остановилась у двери, и пока пальцы не замерзли, полезла вновь за таблетками.
«Нет, чтобы в тепле достать!», - но стоять вместе с кавказцами в пустом помещение, не хотелось. «Вот старой клячей стала, ни шагу без таблеток»- с грустной усмешкой поругала сама себя.
Опять звякнул дверной колокольчик, выдохнув порцию тёплого воздуха, тут же осевшим тончайшим инеем на решётке окна.
Старый армянин сделал пару шагов к ней и, чуть приложив руку к сердцу, сказал: «Ахотир им енкерч…»И, не оборачиваясь, глядя ей прямо в глаза, протянул руку назад, к своим спутникам. Самый молодой подскочил и сунул ему в руку пакет и перевёл с небольшим акцентом: «Он просит прэнять это и помолится за эго друга». Пакет, с чем-то тяжёлым, по мимо воли оказался у неё руках. Подозрительная троица тут же села в чёрную «иномарку» и, мигнув на прощание левым габаритом, сорвалась с места.
У Нины Валерьевны ещё сильнее заколотилось сердце. «А вдруг там бомба»- с ужасом и с какой-то безнадёжной расстерянностью подумала она.
«Но вокруг люди, хоть ложись и своим телом накрывай её. А как же тогда Коля? Он там не выживет, без меня!»
И она тихонько приоткрыла полиэтиленовый пакет. На дне пакета лежала икона. Богоматерь нежно прижимала к груди своего сына…